Президент Каменного острова - Страница 36

К оглавлению

Отец прошелся по комнате. Он на ходу взял Аленкину книжку, прочитал название и снова положил.

— «Роб Рой»… Вальтер Скотт. А ты «Гойю» читала?

— Про что это?

— Про Гойю.

— Он был рыцарь?

— Шпион какой-нибудь, — сказал я.

Отец схватился за голову:

— Они до сих пор не знают, кто такой Гойя!

— Мы еще маленькие, — сказал я.

— Папа, ты хотел идти за солнцем, — сказала Аленка. — Только сначала скажи, кто такой Гойя?

— И вы не знаете, кто такой Микеланджело? Рубенс? Тициан? Рембрандт? Ван-Дейк?

— Великие художники, — сказала Аленка.

— Нет, скульпторы, — заметил я.

— Дети! — вскричал отец. — Немедленно собирайте чемоданы, летим в Ленинград!

— Зачем? — в один голос спросили мы,

— Я вас поведу в Эрмитаж, потом в Русский музей, потом в Казанский и Исаакиевский соборы…

— Мы там были, — сказал я.

— Мы будем туда ходить каждый день! — гремел отец. — Мы будем там ночевать. И изучать, изучать, изучать произведения великих живописцев и скульпторов.

— Это великолепно! — воскликнула Аленка. — Сережа, ты слышал? Наш папа теперь каждый день будет приходить в четыре с работы, и мы вместе будем ходить по музеям и картинным галереям! Наконец-то наш дорогой папочка вплотную займется воспитанием своих необразованных детей!

— Почему в четыре? — перестал ходить по комнате отец. — У меня ведь на вечернем отделении лекции… Мы будем иногда по утрам ходить. Да-а… По утрам я должен быть и лаборатории. Мы будем ходить…

— Ночью! — воскликнула Алеика. — Кругом тишина, а со стен во всей своей первозданности смотрят на нас картины гениальных художников. Потрясающее зрелище! Вот только нужно договориться с администрацией музеев, чтобы нас пускали туда по ночам… Ну, это папа возьмет на себя.

Отец улыбнулся и озадаченно почесал затылок.

— Почему, собственно, я с вами должен ходить в музеи? Так сказать, водить вас за ручку? А сами? Дорогу не найдете?

— Ты всегда прав, — сказала Аленка. — А все-таки скажи: кто такой Гойя?

— Ничего не выйдет, — ответил отец. Он надел плащ и ушел в лес слушать кукушку. Дед проводил его до порога и остановился в глубокой задумчивости: перевалить через порог или остаться в избе? Он повернул морду в нашу сторону, как бы спрашивая совета, но мы молчали. И тогда Дед тяжело, как он это умел, вздохнул и, отворив мордой дверь, ушел вслед за отцом. Весь вид его говорил: служба есть служба, ничего не поделаешь.

— Какие мы с тобой неотесанные, — сказала Аленка,

— Отешемся, — сказал я.

— Раз в неделю можно ходить в музеи, — продолжала Аленка. — Живем в таком городе, а совсем не знаем его.

— В музеях пахнет мышами, — сказал я.

— На чердаках не только мышами пахнет, а и кошками… А ты иногда часами торчишь на чердаке.

— То на чердаке, — сказал я.

В сенях хлопнула дверь. Кто-то идет к нам. Наверное, отец раздумал идти в лес. Кукушку можно слушать и дома, стоит только окно распахнуть.

Дверь отворилась, и на пороге появился Сорока. В руках у него мокрый мешок.

— Вот не ждали! — сказала Аленка.

Глава двадцать вторая

Волосы у Сороки мокрые. Рубаха на груди и плечах потемнела. Он был босиком, штаны подвернуты. Я удивился не меньше Аленки: зачем к нам пожаловал Президент?

Но он не торопился объяснять. Положил мешок под скамейку. Мне показалось, что в мешке кто-то шевелится. Я хотел пригласить Сороку в комнату, но он и сам, без приглашения, подошел к столу и сел на табуретку. Рукой пригладил взъерошенные волосы. Ладонь стала мокрой, и он, взглянув на нее, вытер о штанину.

Аленка по-прежнему лежала на кровати, положив ноги на спинку. Книжку она засунула под подушку и с любопытством смотрела на незваного гостя.

— Я поймала леща, — похвасталась Аленка.

— Вот видишь, — сказал Сорока.

— Мы из него уху сварим.

— Да, — сказал Сорока.

Я посмотрел на него. Сорока был невозмутим. Зачем все-таки он пришел? И что у него в мешке? Снова там кто-то пошевелился.

— Шли бы в лес, — сказал Сорока. — Сидите дома, как сурки.

— Сидим, — ответил я.

— Коля Гаврилов не был у вас? — спросил он.

— А должен быть?

— Пропал куда-то парень, — сказал Сорока. Немного помолчав, спросил: — Отец в лес ушел?

— За солнцем, — сказал я.

Сорока поднялся. Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я сказал, что отец скоро вернется. Аленка подтвердила. Ей тоже не хотелось, чтобы Сорока уходил. А он стоял в нерешительности.

— Если ушел за солнцем, — сказал он, — то вряд ли скоро вернется… Дай бог, если к вечеру прояснится.

Он не ушел. Снова уселся на табуретку.

— А зачем тебе отец? — спросил я.

— Дело есть, — коротко ответил он.

Мы помолчали. Аленка, глядя в потолок, проговорила:

— Не обидишься, если спрошу…

Сорока улыбнулся:

— Почему меня зовут Сорокой?

Аленка энергично закивала головой.

— Я родился в лесу…

— В лесу? — удивилась Аленка. — Уж не в птичьем ли гнезде?

— Расскажи, — попросил я.

Может быть, потому что у Сороки было хорошее настроение, или все равно ему делать было нечего, он под стук дождя рассказал нам удивительную историю своего имени.

История, которую рассказал Сорока

— Есть на свете такая деревня Дедовичи. Это в Белоруссии. Кругом леса. От железной дороги — сто километров. В деревне десятка два изб. Там жили мои родители. Работали в колхозе. Отец — кузнец, мать лен выращивала. Я никогда не видел ни отца своего, ни мать. Отец, когда началась война, ушел на фронт. И погиб в самом конце войны, на правом берегу Одера. Он был пулеметчик. А мать так и жила в Дедовичах, ждала его. В этих лесах после войны орудовали бандеровцы. Есть такие бандиты. Они с немцами заодно. Когда бандеровцы налетели на Дедовичи, все разбежались. Ну и мать моя… А я должен был вот-вот на свет появиться. Она еле ходила. Когда бандеровцы наткнулись на группу, где была моя мать, они всех из автоматов… Звери, а не люди были. А я только что родился. Видя, что бандиты приближаются, мать схоронила меня в кустах. Неизвестно, сколько я там пролежал — это случилось летом, — нашли меня совсем голого наши бойцы. Рядом была муравьиная куча. Наши лес прочесывали, добивали бандеровцев. Они бы и не нашли меня, но услышали сорочьи крики. Птицы носились надо мной и кричали. Сороки… Много сорок. Лейтенант был веселый человек и назвал меня Сорокой, а фамилию свою дал… Потом бандиты и его убили. Только все равно этих гадов уничтожили.